Читаем без скачивания Введение в культурологию - Ю. Тундыков

В последние годы при объяснении красоты некоторые авторы пытаются апеллировать к законам космоса: дескать, красота есть проявление некоей космической гармонии. Но без конкретизации этого тезиса он звучит мистически. А может быть, в мистике, религии и боге следует искать истоки прекрасного?

Раздаются также голоса о том, что вне одухотворенной эротики красоту до конца не понять. Но такое ее толкование вполне укладывается в один из аспектов изложенного выше принципиального подхода к пониманию прекрасного.

Приведем теперь определение рассматриваемого понятия, данное в «Философской энциклопедии» (автор – авторитетнейший русский философ и филолог А. Ф. Лосев): эстетическое – это значащая форма любой человеческой деятельности, выступающая относительно самостоятельной ценностью и служащая источником бескорыстного любования и наслаждения [36].

Обращаем внимание на то, что слово «форма» в приведенном определении как раз и означает чувственную предметность (т.е. нечто объективное), а слово «значащая» выражает факт одухотворения этой формы воспринимающим человеком (т.е. нечто субъективное).

Переходя к характеристике искусства, напомним о том, что в нем эстетическое проявляет себя в концентрированном виде, поэтому эстетическую функцию следует признать для искусства основной. Но все-таки эта функция (особенно заметная в музыке), не исчерпывает объективного назначения искусства. Обращаем в связи с этим внимание на то, что в искусстве происходит удвоение мира (особенно ощутимое в реалистическом искусстве), при этом второй мир (мир искусства), в отличие от первого, реального, выступает как мир воображаемый. Он создается звуками в музыке, красками в живописи, словом в литературе и т. п. и пронизывается эстетическим началом. Здесь возникает сложный вопрос (не уступающий по сложности вопросу о сущности эстетического): как объяснить природу той потребности (не перекрываемой потребностью в эстетическом), которая побуждает человека удваивать мир художественно? Должны заметить, что встречающиеся в популярной литературе ссылки на тягу человека к творчеству при объяснении данного феномена не в состоянии до конца объяснить его: по логике вещей, в творчестве людей должно привлекать главным образом созидание чего-то реального (что и происходит, к примеру, в техническом творчестве), а не «выдуманного» (как в искусстве).

Как же отвечает на поставленный вопрос современная теория искусства? В отличие от животных, в том числе самых «умных» (приматов, например), человек не приспосабливается к среде обитания, а преобразует ее с помощью орудий труда, и это обстоятельство придает ему черты универсальности (у животных набор приспособительных приемов ограничен рамками вида, к примеру, заяц не может вести себя по «меркам» лисы, а лиса – по «меркам» зайца; творческие созидательные способности человека позволяют ему, как выразился один известный философ, «действовать по меркам любого вида»). Преобразование мира осуществляется людьми в практической деятельности, которая бесконечно многообразна, и только все многообразие практики выражает деятельную универсальную сущность человека. Но может ли каждый отдельный человек выразить эту сущность? Вполне очевидно, что нет: каждый из нас при самом богатом жизненном опыте остается все-таки «частичным», не универсальным человеком. Это противоречие как раз и решается с помощью искусства. Оно выступает духовным аналогом человека как рода, компенсируя недостаточность каждого из нас в отдельности.

Ту же, по существу, мысль можно выразить и по-иному (как это сделал, например, в свое время в серии запоминающихся телепередач о русской культуре известный культуролог Ю. Лотман): жизнь каждого человека определяется непрерывной цепью необходимых и случайных причинно-следственных связей, но он не в состоянии повернуть время вспять и прожить жизнь по-другому, иначе. Собственно, непреодолимая трудность здесь создается не только фактором необратимости времени, но и невозможностью перевести в действительность все возможное. И тут на помощь приходит искусство, оно позволяет и интеллектуально, и эмоционально, т.е. всем человеческим существом приобщиться к виртуальной (возможной) реальности.

Первые исторические зачатки искусства восходят к древнекаменному веку (танцы, наскальная живопись), но как относительно самостоятельное явление духовной жизни общества оно сформировалось в период между VII и III вв. до н.э. в Древней Греции. Первоначально к нему относили не только то, что мы и сейчас понимаем под искусством, но и разного рода умения (к примеру, строить дома, водить корабли). Словесные искусства (поэзия, проза), в свою очередь, не отделялись в то время от философии и зачатков науки («Диалоги» Платона – это одновременно и философские, и художественно-литературные произведения). И только в эпоху эллинизма (начало которой положили завоевания Александра Македонского) искусство приобрело свое лицо. Умение строить дома, водить корабли, равно как и другие «деловые» умения и ремесла, стали именоваться мастерством, и лишь высшие их проявления (например, архитектуру) причисляли к искусству. Вполне определенно также с этого времени стали отличать словесные искусства от философии.

Поскольку искусство есть средство самовыражения человека, постольку предметом искусства выступает сам человек и его отношения с другими людьми. Естественно-природный мир отражается в искусстве под углом зрения восприятия его человеком. Искусство располагает своим особым языком, под чем мы подразумеваем совокупность всех средств выражения содержания, и, чтобы понимать искусство и наслаждаться им, надо в той или иной степени приобщаться к этому языку. Человек, никогда не слушавший оперу (в том числе по радио или в записи), не воспримет «Аиду» или «Кармен» даже в исполнении знаменитого миланского театра «Ла Скала» (что уж говорить о тех достоверных случаях, когда представители первобытных народов, которым впервые показывали кино, принимали воспроизводимое на экране за происходящее в реальности и соответствующим образом на него реагировали). Иногда в похвалу тому или иному произведению искусства говорят: «как в жизни». Искусство действительно связано с жизнью (отражает и выражает ее), но эта связь бывает непростой, особенно в современном искусстве. И всякое упрощенчество в данном вопросе способно нанести вред художественному творчеству (что и происходило у нас в советское время, когда от искусства требовали «простых и ясных отображений»).

Существенной характеристикой искусства является образность. Художественный образ – это способ обобщения материала, прямо противоположный научному. Если понятие в науке обобщает единичное вплоть до бесплотной категории (чистая логика), то в искусстве обобщение происходит через сохранение единичного, что придает образу живую наглядность («общее в единичном»). Этот вывод надо принимать, однако, с существенной оговоркой: в язык искусства входят и понятия, в словесном искусстве сам образ создается понятиями, ибо любое слово так или иначе обобщает. Но и здесь искусство сохраняет свою специфику. Если в научном тексте имеет значение, главным образом, прямой смысл слов, то в художественном тексте – как прямой, так и, в особенности, непрямой (известный литературовед М. Бахтин называл литературное творчество искусством «непрямого говорения»). С данной особенностью искусства связана другая, на первый взгляд парадоксальная: если во всех иных видах деятельности (но в особенности – научной) вымысел противоречит ее цели, то в искусстве он выступает как один из эффективных художественных приемов.

К специфике искусства относится и наличие в его творениях личностной позиции автора-творца. Эта позиция вовсе не обязательно выражается прямо и непосредственно, но она так или иначе присутствует в произведениях искусства. Отражая общезначимые стороны духовной жизни людей, искусство, таким образом, делает это в субъективно-личностной форме. Из последнего вытекает исключительное значение в нем формы как таковой: общая установка на образность бесконечно варьируется в зависимости от авторских приемов. При этом приемы иногда приобретают относительно самостоятельное значение. Они придают произведению неповторимый колорит, уникальную тональность. Поэтому произведения искусства нельзя подделать, каким бы талантливым не был поддельщик: копия, даже самая совершенная, остается копией и не может «стопроцентно» заменить оригинал. Этот вывод особенно верен в отношении словесных искусств, когда речь идет о переводе произведения литературы с одного языка на другой. Чтобы постичь по-настоящему Л. Толстого, его книги надо читать на русском языке, точно также, чтобы по-настоящему приобщаться к В. Шекспиру, его произведения нужно читать на английском. Но данный вывод не умаляет значения переводов.